Мысль создать «советский вестерн» посетила руководителей Экспериментальной творческой киностудии «Мосфильма» Григория Чухрая и Владимира Познера в 1967 году. Незадолго до того похожие по жанру «Неуловимые мстители» имели громкий успех у зрителей. Велик был соблазн повторить его. Любил вестерны и Леонид Брежнев. Это пристрастие генсека позже сыграет решающую роль в судьбе фильма.
Экспериментальная творческая киностудия была уникальным для своего времени коммерческим предприятием. Она обладала неслыханным по меркам Советского Союза правом — заключать договоры с режиссёрами без согласования с Госкино. Вместо фиксированного гонорара те, словно в Голливуде, получали «роялти» от проката и имели стимул создавать кино не только высокохудожественное, но и кассовое. И вестерном на ЭТК заинтересовались не случайно: в 60-е жанр обрёл второе дыхание как в Штатах, так и в Европе.
Расцвет вестерна пришёлся на середину ХХ века. В классическом сюжете обыгрывается конфликт цивилизаций в эпоху фронтира: белые колонизаторы вторгаются в жизнь индейцев на фоне величественных пустынных ландшафтов Дикого Запада, где место законов занимает кодекс чести.
К 1960-м жанр разительно преобразился. От ранних его образцов остался лишь кинематографический код: стремительный темп действия, быстрый выстрел от бедра, немногословный герой, огромные безлюдные пространства. Сам сюжет уходит от реалистичности — в сторону философской притчи. Новую волну оседлал вовсе не американец, а итальянец, Серджио Леоне, чья «долларовая трилогия» с Клинтом Иствудом, несмотря на ироничное определение «спагетти-вестерн», ныне признана классикой жанра.
В странах соцлагеря жанр интерпретировали на свой лад. Действие «истернов», как их называли кинокритики, также происходило на Диком Западе, а вот мораль была противоположной: дикими здесь изображались бледнолицые американцы, жадные до наживы; индейцы же отличались природным благородством. Особенно популярными у советского зрителя были «истерны» киностудии DEFA (ГДР) «Чингачгук — Большой Змей» и «Виннету — сын Инчу-Чуна», в которых главные роли сыграл югославский актёр Гойко Митич: своих ирокезов и чероки в Восточном блоке не водилось.
Работа над сценарием фильма — тогда ещё под названием «Басмачи» — поначалу шла туго. Вариант, написанный Андреем Михалковым-Кончаловским и Фридрихом Горенштейном, руководство киностудии отвергло. Тогда за дело взялись два других автора, Валентин Ежов и Рустам Ибрагимбеков. Но, говоря по-современному, «маркетинговая идея» никак не желала воплощаться в увлекательный сюжет. Помог случай: Ибрагимбеков познакомил Ежова с комбригом Гражданской войны, который и рассказал им историю о басмаче, бросившем свой гарем у колодца в пустыне. Точка отсчёта была найдена. Сценарию сменили рабочее название на «Спасите гарем», и мало-помалу в нём начали проступать контуры будущего фильма.
По сюжету фильма красноармеец Фёдор Сухов возвращается с фронтов Гражданской войны через пески Средней Азии и оказывается вынужден взять под защиту гарем местного басмача по прозвищу Чёрный Абдулла. Тот намерен увезти своих жён вместе с награбленными сокровищами за границу, а если не удастся, просто убить их. Несмотря на восточный антураж и революционную тематику, в сценарии соблюдены каноны вестерна. Ковбой на Диком Западе, как преемник странствующих рыцарей в средневековой литературе, путешествовал, сражался со злодеями и рисковал собой ради «девы в беде», движимый личным кодексом чести. Правда, в советском «истерне» дев набралось целых девять.
Не обошлось и без конфликта цивилизаций: для Сухова, в отличие от его антагониста — восточного деспота, гаремные жёны не движимое имущество, а полноправные «товарищи женщины».
На Востоке о богатстве издавна судили по количеству жён и баранов. В соответствии с тамошним укладом Чёрный Абдулла был человеком зажиточным. А самым большим в истории мусульманского мира считался стамбульский гарем Дар-уль-Сеадет — больше тысячи наложниц.
Сценарий прочли режиссёры Витаутас Жалакявичюс, Юрий Чулюкин и даже Андрей Тарковский, но история не привлекла их. Отказался от съёмок и Владимир Мотыль, назвав сюжет «бездуховным». К тому времени он снял свою первую самостоятельную картину — военную трагикомедию «Женя, Женечка и „катюша“», которая принесла ему одновременно признание в кинокругах и ярлык «неблагонадёжного». Из-за своего двусмысленного положения Мотыль и согласился на уговоры руководителя ЭТК Григория Чухрая и взялся за фильм.
Владимир Мотыль сохранил классическую компоновку вестерна. Согласно популярной в те годы «теории жанров», любой вестерн может быть прочитан как серия кодов.
Невозмутимый и немногословный шериф — товарищ Сухов. Кровожадный индеец, вождь, антагонист главного героя — Абдулла. Благородный индеец, помощник и спутник главного героя — Саид. Коварные бандиты — басмачи и белогвардейцы.
На роль Фёдора Сухова, бойца революционного пролетарского полка имени товарища Августа Бебеля, претендовали два актёра: знаменитый Георгий Юматов и малоизвестный Анатолий Кузнецов. За первого был худсовет, но Мотыль счёл, что с резким и атлетичным Юматовым картина превратится в подобие голливудского боевика. Дело решил случай: крепко выпивший на похоронах друга Юматов затеял драку, в которой ему разбили лицо. Роль Сухова досталась Кузнецову.
Неординарная личность Павла Луспекаева так впечатлила режиссера, что тот переработал сценарий специально под его героя, таможенника Верещагина. Во время войны Луспекаев сильно обморозил ноги и всю дальнейшую жизнь страдал от болезни сосудов: та прогрессировала, и ему ампутировали часть ступней. Тем не менее актер потребовал, чтобы на съёмках ему дали исполнить все трюки самостоятельно. В фильме есть лишь один трехсекундный кадр, где его подменяет каскадёр: в нём Верещагин ногами выталкивает басмачей за борт баркаса, и на крупном плане было бы видно, как сминаются при ударе пустые носки сапог.
Сценарист Валентин Ежов хотел вывести Абдуллу таким же героем, как и Сухов, только с другим менталитетом. Роль Абдуллы сыграл Кахи Кавсадзе, ведущий актёр Тбилисского академического театра имени Шота Руставели. В его реальной судьбе не было ничего от персонажа, в которого он перевоплотился. Во время войны его отца, руководителя народного ансамбля песни и танца Грузии, репрессировали. Юного Кахи немедленно исключили из музыкальной школы для одарённых детей как сына врага народа. Путь к искусству ему пришлось пробивать через бедность. Как часто делалось в советском кинематографе, роль Абдуллы вместо грузина Кавсадзе озвучивал другой актёр — Михаил Волков.
Саида мог сыграть актёр Игорь Ледогоров, однако ему предпочли Спартака Мишулина, который в ту пору был популярен как исполнитель роли Карлсона по пьесе Астрид Линдгрен в Театре сатиры.
Когда снимали сцены с закопанным по шею Саидом, температура песка достигала +75 °C. Чтобы Мишулин не изжарился заживо, в яму ставили специально сделанный деревянный ящик, помещали туда актера, а место, откуда торчала шея, присыпали мокрым песком. Выбираться из такой конструкции, не нарушив её целостность, было трудно, поэтому в перерывах актёра не откапывали и кормили с ложечки.
В Дагестане съёмочную группу обокрали. Чтобы такого не повторилось, Владимир Мотыль предложил местному криминальному авторитету по имени Али маленькую роль в обмен на безопасность киношников и их имущества. Али согласился и сыграл «бандита в красной рубашке» в двух эпизодах. Именно его герой произносит знаменитую фразу: «Таможня даёт добро».
Значимый персонаж фильма — жена Сухова Катерина Матвеевна, к которой обращены его мысленные послания. По мнению киноведа Неи Марковны Зоркой, письма товарища Сухова «ненаглядной Катерине Матвеевне» — ключевая часть «Белого солнца пустыни», которая отличает его от всех видов вестернов. Изначально режиссёр Марк Захаров писал эти тексты для своей картины, но потом по дружбе подарил их Владимиру Мотылю.
…Душа моя рвётся к вам, ненаглядная Катерина Матвеевна, как журавль в небо. Однако случилась у нас небольшая заминка. Полагаю, суток на трое, не более. А именно: мне, как сознательному бойцу, поручили сопроводить группу товарищей с братского Востока. Отметить надобно — народ подобрался покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком. Так что ноги мои бегут теперь по горячим пескам в обратную сторону, потому как долг революционный к тому нас обязывает.
…А ещё скажу вам, разлюбезная Катерина Матвеевна, что являетесь вы мне будто чистая лебедь, будто
плывёте себе, куда вам требуется, или по делу какому, даже сказать затрудняюсь… Только дыхание у меня сдавливает от радости, будто из пушки кто в упор саданул.
…Обратно пишу я вам, любезная Катерина Матвеевна, поскольку выдалась свободная минутка и разнежился я на горячем солнышке, будто наш кот Васька на завалинке.
Сидим мы сейчас на песочке возле самого синего моря, ни в чём беспокойства не испытываем. Солнышко здесь такое, аж в глазах бело.
Музыкальное сопровождение «Белого солнца пустыни» знакомо даже тем, кто фильма и не видел. Песню «Ваше благородие» написали специально для картины Исаак Шварц и Булат Окуджава. С Мотылём они к тому моменту уже работали: их «Капли датского короля» звучат в ленте «Женя, Женечка и „катюша“».
Спустя годы Шварц рассказал, что мелодию сочинял, представляя себе, как петь на неё будет именно Павел Луспекаев. Из всех своих композиций более чем к 100 фильмам именно эту Шварц считал самой узнаваемой. А Булату Окуджаве «Ваше благородие» проторила широкую тропу к большому экрану. Хотя впервые его песня прозвучала в кино тремя годами раньше — в хуциевском «Июльском дожде».
Декорации среднеазиатского городка Педжент, где разворачивалась большая часть действия, сначала построили в Дагестане, на западном берегу Каспийского моря.
Остальная часть Педжента снята на восточном берегу Каспия, возле города Байрамали.
События в музее снимали в Мерве — древнем городе, основанном Александром Македонским и лежащим в отдалении от моря.
Фильм начинали снимать на технической базе киностудии «Ленфильм», а заканчивали на «Мосфильме».
На советского зрителя большое впечатление произвела сцена, где Верещагин с омерзением отворачивается от большой чаши чёрной икры. Реплика: «Опять икра! Мне бы чёрного хлеба», — пошла в народ. Для съёмок купили килограмм икры, но она не могла наполнить чашу доверху. Поэтому реквизиторы изготовили посуду с двойным дном, подлинная ёмкость которой была куда меньше, чем казалось.
Директор «Мосфильма» Владимир Сурин раскритиковал фильм и отказался подписывать акт о приёмке. Судьбу «Белого солнца пустыни» вновь решил случай. Новую картину захотел посмотреть лично Леонид Брежнев, большой поклонник вестернов, и она привела его в восторг. Преграды были сняты. Фильм вышел в прокат и занял второе место по сборам за 1970 год.
Лента получила неофициальный статус «культовой», её смотрели год за годом всё новые поколения, а фразы её героев прочно вошли в бытовую лексику советского человека. Успех картина имела и в зарубежном кинопрокате.
«Картину купили в 130 странах. Не повезло фильму, пожалуй, только в Марокко. Как мне объяснил работник советского посольства, у марокканского короля Хасана II было две жены. И ему стало обидно, что у простого русского солдата их девять. Почему он посчитал, что эти женщины принадлежат моему герою? Ведь это жёны Абдуллы. Я так и не понял, шутка это была или нет.
Как бы там ни было, но фильм в этой стране не показывали»
Я мзды не беру.
Мне за державу обидно
Гюльчатай, покажи личико!
Восток — дело тонкое
Просмотр фильма — обязательный ритуал для российских космонавтов. По их словам, с момента появления красноармейца Сухова на Байконуре ни один наш космонавт не погиб.
Цена кадра:
Видимый звук
Кинотеатр Андалузского Пса
Хочу стать режисcером
Угадай фильм по эскизу
Кинословарь
Путь инока
И Чапай плывет...
Александр Роу дома у сказки
Приключения сибирского цирюльника
Страстный свидетель
От Мопассана до Бухенвальда
О спорт, ты - мульт!
Вечная женственность, дубль первый
Скрытые кадры
Кадры, ножницы, бумажки: цензура в советском кино
Столикий немой: русский кинематограф до революции
Уно моменто
Застава Ильича
Любовь во время войны
Детки из клетки
Они снимали войну
Шесть прекрасных людей погибли...