Кинодата. 115 лет назад родился Марк Донской
6 марта исполняется 115 лет со дня рождения выдающегося советского режиссера Марка Семеновича Донского, автора фильмов «Детство Горького» (1938), «В людях» (1938), «Мои университеты» (1939), «Радуга» (1944), «Непокоренные» (1945), «Сельская учительница» (1947), «Мать» (1955), «Дорогой ценой» (1957) и др. Творчество Донского оказало влияние на развитие итальянского неореализма и восхищало таких режиссеров, как Роберто Росселини, Акиро Куросава, Ингмар Бергман.
Марк Донской. Блаженный соцреалист
Милена Мусина (для энциклопедии «Первый век кино»)
Марк Донской был человек со странностями. И фильмы у него были такие же. Будто сказочный Иван-дурак он много лет шёл через медные трубы, ни разу не погорев и не потонув, как другие.
Его блаженная революционная романтика и подчёркнутая неинтеллигентность раздражали, но в верхах поощрялись с улыбкой. Коллеги по киносоюзу чурались возведённого вокруг Донского официоза, снисходительно признавая профессионализм этого режиссёра класса «Б». Он же гордился дружбой с Феллини, Бергманом, Куросавой и сам о себе распространял небылицы. Всю жизнь Донской казался анахроничным, однако чаще всего оказывался авангарден. В вечно интеллектуальном советском кино его, пожалуй, можно было причислить к примитивистам, ибо кому ещё в искусстве дозволена детская непосредственность.
И кому ещё в годы тоталитарного атеизма довелось экранизировать миф о рождении и страстях Христовых, о Богородице: приверженный поэзии и идее (высокой, коммунистической) Донской находил себя в религии, вряд ли подозревая об этом. Его «Радуга» (1943) была полна светлого мистицизма, но натурализм, с каким режиссёр представлял страдания людей в захваченной фашистами заледенелой деревне, делал это «Евангелие от Марка» апокрифичным. Да и вообще, Мать Донскому всегда была дороже Сына, Пелагея Ниловна дороже Павла Власова («Мать», 1955), Мария Александровна Ульянова дороже Ульянова-Ленина («Сердце матери», «Верность», 1966-67). Собственного ребёнка он «расстрелял» в сцене Бабьего Яра в «Непокорённых»(1944), там же сын главного героя, рабочего Тараса, возвратившись с фронта, почти швырял свои боевые награды в лицо отцу, посчитавшему его предателем. Отцы у Донского всегда были тарасами, имели право на «я тебя породил, я тебя и убью», как имел на это право Отец народов.
Но в кинематографе Донского царил культ красоты. Красоту природы, будь то волжские берега или горы Алитета, он возвёл в мораль. Лица его актёров восхищали каждой морщиной, нанесённой временем или гримёром. Одни и те же хрестоматийные строки классической русской литературы (Лермонтов, Гоголь, Горький, тысячу раз Горький) провозглашались в его фильмах, словно заучивались, как эталон прекрасного. А потом появился фильм «Дорогой ценой» (1957) и красота здесь была уже избыточна. Это была даже не живопись, не пестротканье народных уборов «дунайских Тристана и Изольды». Казалось экран вобрал в себя всё цветение мира, сочными травами застелив святую постель. А за это любовники навеки отдали часть своих сил: медленно, долго-долго падали на траву длинные чёрные пряди обрезанных Соломией волос, чувственность истекала на их концах. Любовь осталась там, где обнажённая женщина входила в воду, где на любовь не имели право ни он, ни она. А за Дунаем только плакала изуродованная цыганами лошадь. И в молочном тумане Соломия пела об убийстве на мелодию колыбельной.
Донской утверждал, что «Дорогой ценой» — фильм о Родине в жизни человека. Казалось, этим он пытается стыдливо прикрыть своих любовников от излишних взглядов (когда все уже забыли про «Дорогой ценой», вдруг появились «Тени забытых предков» С.Параджанова, дав начало украинскому поэтическому кино). Французская критика, приверженная «политике авторства» влюбилась в картину, почувствовав её интимную обнажённость. Так когда-то посмотрев «Трилогию о Горьком» (1938-39), итальянские неореалисты посчитали истоками своего творчества «поток жизни», свойственный кинематографу Донского, но в действительности их потрясло другое — оголённый нерв, иступлённость, казавшаяся излишне откровенной. Но в этой откровенности — весь Донской.
В 1978 году в фильме «Супруги Орловы» (опять по Горькому) режиссёр по сути вернулся к «Трилогии» и вывернул привычный мир наизнанку. В 1930-х ему понадобилась глубинная мизансцена — большая эстетическая роскошь для тех лет, — теперь он вынес действие на первый план, даже скорее на авансцену. Эмоции, страсти выплёскивались в лицо зрителю. Это был не реализм, это была абстракция, и она дышала нелепой чрезмерностью, словно одышка. Хрипела гармоника: «Разнести бы весь этот мир на кусочки!», и мир раздувался на глазах в огромный стеклянный шар, искривлённый широкоугольным объективом холерного бреда. Здесь женщина не способна была стать матерью. И умирал мальчонка-сирота, хотевший быть клоуном. Но мир был отчаянно светел и чист, он сиял свежими красками, в нём хотелось жить, хотелось изо всех сил. И это был последний фильм Марка Донского.